Литератор

Я первый раз в жизни видел такого писателя.

Он был еле грамотный. Читал он, правда, ничего себе, сносно. Хотя на некоторых длинных словах затруднялся. И буквы некоторые ему, видимо, были в диковинку. Зато писал он до того худо, что в первый момент я даже растерялся, когда посмотрел на его рукопись. Это было чорт знает что такое. Что-то вообще было нацарапано на бумаге, но что именно – разобрать было трудно.

Я просто обомлел, даже испугался, когда он заявил, что эта рукопись – юмористический рассказ. В рукописи было десятка два еле понятных фраз и выражений.

Ей-богу, такого писателя мне не приходилось больше видеть!

А главное, от него почему-то сильно разило скипидаром. Запах был до того острый, что просто можно было потерять сознание, если подольше посидеть с таким человеком.

Он, видимо, и сам сознавал всю остроту своего запаха. И, входя в комнату, он просил разрешения слегка приоткрыть форточку.

– Слушайте, товарищ, – сказал я ему, возвращая рукопись, – да, может, вы спутали? Может, вы вовсе, как бы сказать, не писатель?

– Зачем же путать, – уныло сказал он. – Известно – писатель. Беллетрист.

Он заходил ко мне несколько раз. И всякий раз приносил страницы две-три чорт знает какой ерунды.

Я несколько попривык к его куриному почерку и стал более внимательно читать. Нет, это была совершеннейшая галиматья. Это была просто неслыханная чушь. Это был какой-то лепет дефективного переростка!

С некоторым испугом отдавал я ему обратно рукописи. Я боялся, как бы он меня не убил за возврат. Уж очень он был мрачный. И усы у него были длинные, разбойничьи.

Однако, он довольно терпимо относился к возврату.

– Значит, для журнала не годится? – спрашивал он. – Печатать нельзя?

– М-да, – говорил я, – навряд ли можно.

Он довольно равнодушно пожимал плечами и неясно говорил:

– Надо, конечно, расстараться.

И уходил.

Всего он заходил ко мне четыре раза. В последний раз он припер с собой довольно объемистую рукопись – страниц на двадцать.

Я тут же, при нем, прочел и просто побледнел от злости.

– Это, – говорю, – товарищ, ну, прямо ни к чортовой матери не годится. Надо же, наконец, понять. Не только печатать – читать совестно. Возьмите обратно. И не приходите больше.

Он строго посмотрел на меня и сказал:

– Дайте тогда расписку.

– Какую расписку?

– Да что не приняли?

– Да на что, – говорю, – тебе, чудак-человек, расписка?

– Да так, – говорит, – все-таки.

Я посмеялся, но расписку дал. Написал, что произведения писателя такого-то не подходят для печати за малограмотностью.

Он поблагодарил меня и ушел со своей распиской.

Дня через три он снова прибежал ко мне. Он был несколько не в себе. Он протянул назад свою расписку и сказал:

– Надо на бланке и чтоб печать. Нельзя такие расписки выдавать.

Тут я припер этого человека к стене. Я просто велел объяснить, на кой дьявол ему нужна расписка. Я ему сказал, что я человек частный и сам никаких печатей на руках не имею.

Тогда, несколько путаясь и сморкаясь в свою толстовку, он объяснил.

– Что ж, – сказал он, – человек я, конечно, не богатый. Гуталин делаю. Производство, конечно, маленькое – только что кормиться. И если, – говорит, – меня налогом обложить, то я в трубу свободно вылечу. Или за квартиру платить не могу, как торговец. А в доме говорят: «Какая у тебя профессия? Какую тебе цену определить?» Я говорю: «Какая профессия? Литератор». «Неси, – говорят, сукин сын, удостоверение. Фининспектор тоже с нас требует». – «Бюрократизм, – говорю, – какой. Ладно достану». Чего теперь делать?

– Да уж, – говорю, – не знаю.

Он потоптался в нерешительности и ушел. Фамилию свою он просил никому не говорить.

Чорт с ним, не скажу.