Фома Неверный
Фома Крюков три года не получал от сына писем, а тут, извольте – получайте, Фома Петрович, из города Москвы, от родного сына пять целковых.
«Ишь ты – думал Фома, рассматривая полученную повестку. – Другой бы сын, небось, три рубля отвалил бы и хватит. А тут, извольте – пять целковых. При таком обороте рублишко и пропить можно».
Фома Крюков попарился в бане, надел чистую рубаху, выпил полбутылки самогона и поехал на почту.
«Скажи на милость, – думал Фома дорогой, – пять целковых! И чего только не делается на свете! Батюшки-светы! Царей нету, ничего такого нету, мужик в силе… Сын-то, может, державой правит… По пять рублей денег отцу отваливает… Или врут люди насчет мужиков-то? Ой, врут! Сын-то, может, в номерных в гостинице служит!»
Фома приехал на почту, подошел к прилавку и положил извещение.
– Деньги, – сказал Фома, – деньги мне от сына дополучить.
Кассир порылся в бумагах и положил на прилавок полчервонца.
– Так! – сказал Фома. – А письма мне сын не пишет?
Кассир ничего не ответил и отошел от прилавка.
«Не пишет, – подумал Фома. – Может, после напишет. Можем ждать, если, скажем, есть деньги».
Фома взял деньги, посмотрел на них с удивлением и вдруг стукнул ладонью по прилавку.
– Эй, дядя! – закричал Фома. – Каки деньги суешь-то, гляди?!
– Какие деньги? – сказал кассир. – Новые деньги…
– Новые? – переспросил Фома. – Может, они, это самое, липовые, а? Думаешь, выпившему человеку все сунуть можно? Знаки-то где?
Фома посмотрел на свет, повертел в руке, потом опять посмотрел.
– Ну? – с удивлением сказал Фома. – Это кто там такой есть? Изображен-то… Не мужик ли? Мужик. Ей-богу, мужик. Ну? Не врут, значит, люди. Мужик изображен на деньгах-то. Неужели же не врут? Неужели же мужик в такой силе?
Фома снова подошел к прилавку.
– Дядя, – сказал Фома, – изображен-то кто? Извини за слова…
– Уходи, уходи! – сказал кассир. – Получил деньги и уходи к лешему… Где изображен-то?
– Да на деньгах!
Кассир посметрел на мужика и сказал, усмехаясь:
– Мужик изображен. Ты, ваше величество, заместо царя изображен. Понял?
– Ну? – сказал Фома. – Мужик? А как же это я, дядя, ничего не знаю и ничего не ведаю? И землю пахаю. И все у нас пахают и не ведают.
Кассир засмеялся.
– Ей-богу, – сказал Фома. – Действительно, подтверждают люди: деятели, говорят, теперь крестьянские. И крестьянство в почете. А как на деле, верно ли это или врут люди – неизвестно… Но ежели на деньгах портрет… Неужели же не врут?
– Ну, уходи, уходи, – снова сказал кассир. – Не путайся тут.
– Сейчас, – сказал Фома. – Деньги только дай спрятать, с портретом, ха… А я, дядя, имей в виду, царей этих самых и раньше не любил… Ей-богу.
Фома с огорчением посмотрел на сердитого кассира и вышел.
«Скажи пожалуйста, – думал Фома, – портрет выводят… Неужели же мужику царский почет?»
Фома погнал лошадь, но у леса вдруг повернул назад и поехал в город.
Остановился Фома у вокзала, привязал лошадь к забору и вошел в помещение. Было почти пусто. У дверей, положив под голову мешок, спал какой-то человек в мягкой шляпе.
Фома купил на две копейки семечек и присел на окно, но, посидев минуту, подошел к спящему и вдруг крикнул:
– Эй, шляпа, слазь со скамьи! Мне сесть надо…
Человек в шляпе раскрыл глаза, оторопело посмотрел на Фому и сел. И, зевая и сплевывая, стал свертывать папироску.
Фома присел рядом, отодвинул мешок я стал со вкусом жевать семечки, сплевывая шелуху на пол.
«Не врут, – думал Фома. – Почет, все-таки, заметный. Слушают. Раньше, может, в рожу бы влепили, а тут слушают, пугаются. Ишь ты, как все случилось, незаметно приключилось… Скажи на милость… Не врут»
Фома встал со скамьи и с удовольствием прошелся по залу. Потом подошел к кассе и заглянул в окошечко.
– Куда? – спросил кассир.
– Чего куда?
– Куда билет-то, дура-голова?
– А никуда, – равнодушно сказал Фома, разглядывая помещение кассы. – Могу я посмотреть внутре кассу, ай нет?
– А никуда, – сказал кассир, – так нечего и рыло зря пялить.
– Рыло? – обиженно спросил Фома. – Кому говоришь-то?
– Ишь пьяная морда! – сердито сказал кассир. – Тоже в окно глядит… Чорт серый…
Фома нагнулся к окошечку и вдруг плюнул в кассира и быстро пошел к выходу.
Фому схватили, когда он отвязывал лошадь. Он вырывался, кричал, пытался даже укусить сторожа за щеку, но его неумолимо волокли к дежурному агенту.
Там, слегка успокоившись, Фома пытался что-то объяснить, размахивал руками, вынимал из шапки деньги и предлагал агенту взглянуть на них. Но агент, ежесекундно макая перо в пузырек, писал протокол об оскорблении действием кассира при исполнении служебных обязанностей. И еще о том, что Фома, находясь явно в нетрезвом виде, ел в закрытом помещении семечки и плевал на пол.
Фома поставил под протоколом крестик и, вздыхая и дергая головой, вышел из помещения.
Отвязал лошадь, сел в телегу, достал из шапки деньги и посмотрел на них. Потом махнул рукой и сказал:
– Врут, черти…
И погнал лошадь к дому.